Сибирский трофей

Вот нашел одну статью, понравилась и хотел поделиться с вами.
Повествование от первого лица, авторские права соблюдены.

Итак, мы в Карелии на озере Ушково в брошенном поселке Ушково, в котором проживают всего два коренных жителя, старые карелы – Иван Стафеевич и его жена.Сюда мы попали после тяжелого пути из Минска на джипе, на катамаранах и байдарке, на своих двоих (стертых до мяса) по болотам и тайге под дождем и снегом. Замерзали в мокрых спальниках под порывами ледяного ветра, не могли оторвать сведенные холодом пальцы от весла. Тяжела была дорога страждущих до охотничьего и рыбацкого рая.
Но все проходит – мы обжили брошенный северный дом, погода установилась отличная. Октябрь, нет даже намека на знаменитую карельскую мошку и комара. Охота отличная, рыбалка фантастическая, нового опыта и впечатлений масса. Да, рай.

Озеро огромное, противоположный берег едва просматривается на горизонте. Проточное, через него протекает река Охта. Глубокое, холодное, сверх-прозрачное и рыбное, вода питьевая, необычайно вкусная. Со Стафеичем «дружим домами». Он изобильно угощает нас маринованной ряпушкой, копченой колюшкой и жареными сижками, которых мы ловить не умеем.

Мы, а нас пятеро – один охотник и четыре рыбака, в долгу тоже не остаемся. С нашей стороны на столе постоянно есть рябчики, хариусы, иногда речная форель, 100 грамм вечером за удачу. Разбогатели до того, что теперь у нас есть и керосиновая лампа и керосин! Проблема в том, что у нашего нового друга от старости болят ноги, плохо ходит даже по ровному. Носим его к нам на второй этаж на руках.

В разговорах узнаем много нового, задаем Стафеичу массу вопросов. Он не торопясь, на чистейшем литературном русском языке, обстоятельно отвечает, учит нас великовозрастных балбесов северу:
- Дмитрий, что у тебя болит утром?
Неожиданный вопрос, вот это наблюдательность! Я утром прохожу на охоту в 100 метрах от его дома. Но что он мог заметить, если ничего не болит и вчера я не пил. А может быть болит, но я сам не замечаю? Может быть он, как старые доктора и современные ГАИшники, по лицу определяет скрытую болезнь?
- Тогда зачем же ты ружье несешь вверх стволом?
Вот где ответ! Оказывается карельские охотники носят ружья вниз стволом и стараются не попадаться на глаза друг другу, как бы играют в игру «я вижу тебя». Заметил и затаился– значит Охотник, не заметил – лох с ружьем. Друг к другу без необходимости в тайге не подходят.


Но если что-то случилось и нужна помощь, одевай ружье стволом вверх. Тогда игры не будет и первый встречный, даже не охотник, предложит помочь.
- Стафеич, а почему ты сидишь целыми днями на крыльце со своим биноклем. Холодно же, ветер холодный.
- Сижу потому, что холодно, наступает зима. Можно охотиться на лося. Теперь он не испортится пока буду его солить.
Ответа никто тогда не понял, подумали, что хромой старик ждет сына с Беломорска, сидит на крыльце, вдыхает запахи ветра и вспоминает охоту.
- А лицензия есть?
После минуты напряженных размышлений о том, что это такое, мы получаем ответ.
– Наступает зима. Будет глубокий снег. В тайге будет тяжело ходить.
Вот так. Лицензией оказывается является начало зимы. И с этим строго. Хапуга, который выстрелил по лосю или медведю летом или зимой, но не забрал все мясо, сгноил, или не дай бог отпустил подранка, может в следующий раз в тайге и остаться. От прадедов принцип – бери сколько надо, но не порти. Самок не трогай! Карел различит даже зайчиху и зайца. Поэтому и хватает здесь лосей и медведей. В Белоруссии так нельзя, без инспекторов не обойтись. Охотников слишком мало, членов БООР слишком много да и хапуг хватает.

По случаю болезни ног, сын построил Стафеичу дощатую пристань для катера, которая доходит до самого крыльца его дома. Катер – обычная дюралевая «казанка», зато мотор Хонда – мощный, с электростартером. Мы сидим на его крыльце, смотрим на озеро и сравниваем наши бинокли. Мой орнитологический, светосильный, семикратный. В него не видно деталей противоположного берега. А у него бинокль морской, сорокакратный. В него я отчетливо вижу брошенную деревню и даже окна домов на том берегу.

- Что это за птицы плавают? Вон те, большие.
- Это гагары, ты их не стреляй.
- Только одну! Сколько на озере жило людей раньше?
- Точно не скажу, но в воскресенье на Троицкий остров приходило 140-150 больших лодок. Детей было много. Семьи держали по 10-15 коров ради навоза. Земли всем хватало, но без навоза не родила. Масло возили обозом на ярмарку.
- Зачем собирались?
- К обедни, в церковь, семьями. Церковь и сейчас цела, но звон сняли.
- И все уехали?
- Нет, взяли по разнарядке и мужчин, и женщин и подростков строить Беломорканал. Совсем мало вернулось, все больные, злые. Пить стали много, забыли бога. Старики не справлялись, скот сдали, чтобы не пропал.
Вот как просто, и даже ГУЛАГ не нужен. На меня наплывает дурнота, колет в груди, говорить больше не хочется. Молчим, смотрим в бинокли. На озеро можно смотреть часами. Штиль, солнечная погода. Красота природы лечит душу. Чудится, что разливался над озером степенный, малиновый воскресный звон. Где лежат те по ком звонит колокол?
Неожиданно Стафеич встает, говорит до свиданья, и поспешно идет к лодке. Мощный мотор несет ее «по воздуху» к Троицкому острову. А обычно он ходит по озеру «в пол дросселя».

Наш дом рядом. Боцман просит дать пострелять. Ладно. Уток множество, но мы подкрадываемся на байдарке к гагаре. Она, как самолет, метров 200 разбегается по воде и наконец взлетает. Идем к другой. Выстрел, попадание, нырок. Всплыла! Снова выстрел, попадание, нырок. Как слону дробина. И снова, и снова, и снова. Расстреляли пачку патронов, гагару «уговорили».

Пошли к берегу, а трофейный «бронированный крейсер» ожил под передней декой байдарки и начал подавать громкие пароходные гудки. Оказывается кожа у гагары очень толстая, перо густое, теплое и непробиваемое. Стало понятно почему ее не надо стрелять – только патроны переводить, дробь ее не берет. Карелы перевязывают и отрезают крылья, натягивают ее «шкуру» на колодку пером внутрь и, после высыхания, имеют легонький валеночек для дома, который прослужит не один год.

Однако уже вечер, а Стафеич болтается между нами и Троицким островом, вроде бы его несет ветром к берегу. В брошенный на пристани морской бинокль вижу, что он сидит спиной к мотору, значит порядок. Через час, с почти полностью прикрытым дросселем, лодка бесшумно причаливает к пристани. Сзади на длиной веревке привязан огромный мертвый лось-рогач, который оказывается переплывал с гареликов на остров и был замечен в бинокль.
Мы ошалели от такого вопиющего браконьерства.
- !!! ?
- В тайгу меня, молодые люди, ноги уже не пускают, да и мясо сил не хватило бы вынести одному, даже когда был молодой. А вы люди бумажные, помогать не станете. А так засолю, покопчу, ничего не пропадет. Нам с супругой хватит до следующей зимы и сыну лопатку дам.
Что мы могли возразить, имели ли право? Мне 56 лет, а он мне в деды годится. Всю жизнь здесь, последние четверть века один. Знает он поболее про жизнь, про людское горе, про лес, про зверей и их защиту, чем все академики писатели и депутаты вместе взятые. Помнит, что разрешали деды, а что нет. Его озеро, его лес, его закон, его правда. И простая старинная мудрость: «засолю, покопчу, ничего не пропадет, хватит до следующей зимы». А мы залетные горожане, «люди бумажные».

Статья просто класс! И так в мечтах сидела Карелия, так теперь вообще подзадорился!

заповедные места... вот где правельные понятия охотничей этики. а не жажда " бумажных" людишек, урвать, выбить, истребить, главное здесь и сейчас, а дальше хоть трава не рости...

Ну тогда продолжим

Нас разбирает любопытство, что же все таки представляет собой Троицкая церковь на Троицком острове карельского озера Ушково, в которую в старину, по воскресеньям, собирались на семейных лодках жители окрестных деревень, которых теперь нет.

Ранним утром идем на остров на байдарке целый час – далеко! Внизу в сверх-прозрачной воде видим перемет нашего нового друга карела Ивана Стафеевича Куккамарегкуева. На крючках ждут его огромные налимы, из которых он делает консервы «печень трески в масле».
Стоит редкостная для этих краев погода. Полный штиль, встает солнце, тишина до звона в ушах. Не доносятся издалека звуки моторов, человеческий гомон. Только иногда свистят крылья чирков или трубит гагара. Низкое небо, под нами дно озера и мы по середине. Кажется, что сейчас упадем вниз. Из-за такой прозрачной воды кружится голова.


Остров большой и лесистый, защищается от штормов огромными береговыми камнями. Находим тропинку более похожую на звериный ход и сразу поднимаем на крыло несколько косачей. Как их тут много – стаи взлетают каждые 150 метров! Когда ожидаешь взлета, то легко стрелять без промаха. Папоротник по грудь. Проходя мимо карельских гранитных валунов собираем на них бруснику не нагибаясь. Медведи тоже нагибаться не любят, во многих местах на бочажках видны отпечатки их лап, сорванный с камней мох и почесы-метки на коре на высоте до трех метров.

Церковь открылась неожиданно, словно сама вышла на полянку. А при ней еще и часовенка, словно дочка, которую она держит за руку. У обоих
аккуратные православные луковички-купола из почерне вшего чешуйча того гонта. Построена церковь на века, по-северному, из отборных толстых бревен в два этажа. Сруб шестистенок. Высокое крыльцо, с торца, ведет на второй этаж. Три огромных комнаты. В каждую человек 200 поместятся. В дальней, под куполом, иконостас, на котором весят три большие церковные иконы! Не добрались еще до них мародеры, тайга защитила. Слева от иконостаса выгорожена маленькая ризница с большим шкафом и аккуратной деревянной кроватью для батюшки. Стерильная чистота. Некрашеные полы, по-старинному, выскоблены до янтарного блеска. Ай да Стафеич, ай да молодец! Вот где он черпает уверенность в правильности своего образа жизни.
Разуться пришлось. Дверей и оконных рам нет.

Сначала мы подумали, что их украли, но не найдя никаких следов крепления, поняли, что старые мастера считали, что божий храм должен быть открыт всегда и всем. Молча рассматривает убранство этого покинутого людьми божьего храма. Многое сохранилось. В средней комнате стоит свечник, на стене висит кованый лучинник с двумя креплениями, под ним бронзовый чан с водой для падающих угольков и запас аккуратных лучин из соснового смолечка.

Отвлек нас от этого занятия «тапотун-тапорун» тетерева. Прямо под окном средней комнаты хорошо просматривалась выбитая среди папоротников и брусники овальная десятиметровая площадка, на которой, как на ладони, выплясывало десяток косачей. Они почти не токовали, не дрались, а сосредоточенно и самозабвенно, раз за разом, повторяли одни и те же па. Кланялись, быстро поворачивались припустив крылья и высоко подняв распущенный хвост, шумно прыгали вверх или на встречу друг к другу используя толчок лап и крылья. В этой школе бальных танцев не было зрительниц. Одни мужчины-красавцы, английские лорды. В идеально сшитых и выглаженных смокингах, с лирообразными хвостами из черных, до синевы, перьев. Галантные, чопорные аристократы.

Из шалаша-засидки да еще и в утреннем сумраке невозможно так рассмотреть косачей, как сверху, со второго этажа, при солнечном свете, с расстояния 5 метров. Да и из шалаша стреляют, а здесь даже мыслей таких не приходило в голову. Александру через пару часов надоело смотреть это шоу, не было у него настоящей охотничьей жилки, да и по характеру он не может молчать так долго. Для меня же время текло не заметно. Я отпустил его домой с десятком подстреленных на лесной тропе тетеревов и наказал следующим утром привезти мне еды и спальный мешок. Глядя на свои трофеи я испытывал угрызения совести и объявил для себя весь Троицкий остров заказником. Сашка прошептал, что у меня крыша поехала и ушел. Рыбак охотнику не товарищ.

А школа бальных танцев работала без перерыва до полной темноты. Иногда один или сразу несколько поклонников Терпсихоры по-английски, не прощаясь, покидали студию и с шумом улетали на ленч или файф о,клок. Но прилетали другие. Новые участники никогда не плюхались прямо на площадку, а садились на ближайшие сосны, присматривались. Потом они вежливо спускались вниз и начинали молча танцевать. На ветках я разглядел потертости от лап многочисленных посетителей. Количество тетеревов на площадке менялось от шести до двадцати семи под вечер. Когда стемнело они разом разлетелись на ближайшие деревья спать. Значит и мне пора идти в ризницу.


Но толком поспать не удалось. С приходом сна, следом, приходил запах ладана и горящих свечей. Потом раздавались шаги многих людей, поднимающихся на крыльцо, их приглушенные голоса и почтительное бормотание при установке свечей. Иногда удавалось доспать до выхода батюшки и рыка дьякона, но чаще, с самого начала, я испуганно вылетал на крыльцо курить и проклинать себя за то, что остался спать в церкви.

Появлялись мысли о том, что когда от прошлого ничего не осталось, когда люди вымерли, когда жизнь ушла из этих краев, разрушился вековой уклад и деревни, старая церковь, упорно, каким-то непостижимым образом, живет в старом времени и берет меня с собой.

Стало страшно, не хотелось по разнарядке попасть на строительство Беломорканала. Каждый старинный, найденный в тайге дом или охотничья избушка, давно не видели людей и, при встречи с нами, спешат поделиться своим огромным блоком воспоминаний. Но не у каждого есть такой Bluetooth, чтобы этот блок принять.

В рассветном сумраке вниз слетел первый танцор, видимо директор школы. Он тацевал в одиночестве минут двадцать, потом начали подтягиваться другие. Я «прописался» в средней церковной комнате у окна на много дней и ночей, мне привезли на остров спальный мешок, рыбы, сухарей и котелок для чая; байдарка была нужна рыбакам. Дошло до того, что стал распознавать отдельных косачей по внешнему виду и манере танца.

Появились Директор, Неистовый, Боров и другие. Неистовый прилетал не на долго и в основном неистово прыгал, не крутился волчком, мало кланялся, не распускал лирой хвост. Боров, наоборот, все делал медленно, с чувством, в центр зала не лез, часто просто смотрел и отдавал школе по-полдня.
Удивительно то, что за все время моей робинзонады, школа бальных танцев ни разу не подверглась атаке хищников.

Не упал сверху ястреб, не подкралась лиса. Даже медведи, а их на острове было несколько, обходили это место стороной. Неужели это место защищал храм?
Когда Александр приехал меня забирать я попрощался с церковью и островом, но нарушил запрет Стафеича – посетил Черное (или как говорил наш хозяин Чертово) озеро. Оно располагалось на противоположном конце Троицкого острова и предсталяло собой типичную карельскую ламбушку, мрачную и стиснутую с двух сторон обрывистыми берегами.

Вода в ней была черная, как деготь. Вид этого маленького озерца вызывал тревогу и душевный дискомфорт. Никаких птиц и медвежьих следов вокруг не было. Плохое место. Стафеич категорически отказался пояснить, почему сюда нельзя ходить. Сказал, что грех и все, но мое любопытство родилось раньше меня.

А любопытному Гавриле, нос прищемили – как только мы отчалили от берега налетел шквал, ветер набрал силу и развел волну. Когда мы вышли из «тени» острова, то волны выросли уже до метра и начали набегать одновременно спереди и сбоку. Мы прорывались не в деревню, а к ближайшему берегу, боясь, что бесстрашный Боцман начнет спасработы на катере, который в такой шторм точно перевернется. Вода перехлестывала через фальшборта, судно теряло устойчивость, удерживать его от оверкиля приходилось приемом, который в гребном слаломе называется «опора на весло», что замедляло темп гребли.

Ценой неимоверного напряжения мы успели дотянуть к берегу до того, как байдарка полностью наполнилась водой и дали дымовой сигнал друзьям. Натурально, чуть не погибли. В холодных карельских озерах срок жизни пловца не превысит пяти минут.

– Стафеич, почему у каждого дома растет береза? Деревня-то стоит на пустоши, их специально посадили?
– Специально для тетеревов и так, чтобы других деревьев рядом не было. Ты ступай на чердак, открой люк, посмотри. Крона будет напротив, и расстояние – 25 метров. Дам профили, залезешь, установишь – и через день начнут прилетать. Сейчас самый сезон. Брусника уже подморожена, и они переходят на почки.
Так я и сделал, чуть не сломав себе шею на слишком старой березе. Но профили установил высоко, напротив чердачного люка и к восходу, в расчете на отсутствие ветра. На другой день с самого утра лежал на посту в сене, но никто не появлялся. Только в 10 часов прилетел первый косач. Его надо стрелять сразу и надежно. Задача состоит в том, чтобы на дереве не было одновременно двух птиц. До двенадцати я справлялся успешно и добыл 9 трофеев. Потом разом прилетели шестеро, и я, по совету Стафеича, ушел тихонько с чердака. Совет, как и все его советы, оказался золотой. В течение всего отпуска мы стреляли косачей на нашей березе, не выходя из дома – обычный мясной отдел инет-маркета, только птица деликатесная.

Не пытайтесь готовить ноги и крылья тетеревов, они имеют продольную подкостку и несъедобны. А в целом то же, что и с рябчиками: зарядить в животик тертой брусники с чесноком, перцем, кинзой и солью. Хорошо, если есть листья хрена. Этим же составом обтереть тушки сверху, завернуть в фольгу спинкой вниз и положить эти свертки в горячую печь или закопать в угли на 30 минут.

еще один рассказ этого автора, все таки с него в принципе и надо было начать тему про Карелию...

Есть в Карелии замечательная река – Охта, которая вытекает из озера Кивятозеро, соединяет единой водной дорогой множество красивейших озер и впадает в могучую реку Кемь, название которой дал занятый великими делами и всегда спешащий царь Петр Первый. Ссылая строптивого боярина к «е… матери», он торопливо, не аккуратно брызгая чернилами, царапал резолюцию из трех нетерпеливых букв «КЕМ, Птр». И тогда везли на Кемь, где всего то и дел – кормить собой мошку, отращивать новую бороду лучше прежней и терпеливо ждать конца опалы.

Рельеф Карелии напоминает собой горку уменьшающихся, лежащих друг на друге блинов. Только блины из гранита. Поэтому Охта течет по ступеням. То вырывается из очередного озера белопенным порогом, то уходит в тишь заболоченного русла, то вдруг ускоряется, вскипает богатой хариусом и форелью шиверой. Вода везде питьевая. Есть на реке и очень опасные пороги: Охта-порог (4-я категория сложности), Тютерин порог (5-я категория сложности), водопад Кивиристи (5-я, а то и 6-я, категория сложности). Не всегда имеется возможность обнести препятствие из-за заболоченных берегов. Для начинающих «водников» большая часть порогов Охты окончится в лучшем случае оверкилем. Поэтому, если проводить отпуск, сплавляясь по Охте нужно иметь определенную туристическую квалификацию. Сам я мастер спорта по водному туризму и поэтому смог себе позволить собрать 5 друзей, которые тоже были не «чайники» с веслом, и провести отпуск на Охте.

Друзья все были рыбаками, я один – охотник. Объединяла нас общая любовь к экстремальному отдыху. Набор продуктов состоял из соли, чая, пряностей, подсолнечного масла, спирта, муки и минимума круп и сухарей. Как топопаешь, так и полопаешь: на всем протяжении реки нет населенных пунктов и магазинов. Взяли два двухместных надувных катамарана, одну байдарку, множество лески, катушечек, блесен, крючечков, крючков, крюков, крючищь и мою верную и легонькую одностволочку ИЖ-18Е 16-го калибра в меховой, пропитанной солидолом кобуре. Идею такой кобуры я вычитал у Хемингуэя. Кобура привязывается в удобном месте к судну, ружье мгновенно достается и всегда смазывается о мех, не ржавеет.

Для того, чтобы оформить все формальности с охотой пришлось убить в Беломорске целый день. Хорошо рыбакам – им только наживка нужна, а печать не надо. Поэтому они, незнакомые с охотничьей волокитой, нетерпеливо нервничали. Однако к полуночи, под нудным октябрьским дождем, переходящим в снег, мы смело отпустили наш джипик в помпезно подсвеченный огнями Минск и оказались в ночной шумящей тайге. Имея один, жестко лимитированный на месяц фонарик, наскоро организовали ночлег и отпраздновали приезд у негреющей, дымящей мокрым сухостоем нодьи. Но не нужен нам берег турецкий, Карелия очень нужна!

А утром все и началось. Оказывается есть огромное озеро в 150-ти метрах от лагеря. На другом берегу в мощный бинокль видно несколько северных домов, из двух труб идет дым. Значит это озеро Кивятозеро и поселок Кивятозеро, единственный на реке. Других жилых поселков здесь просто нет.

Старинные северные дома – рубленные шестистенки, очень большие, крепкие и двухэтажные. Вместо фундамента – 4 или 6 огромных валунов и нижний венец обязательно из мелкокольчатой звонкой и могучей северной сосны, которая умерла от старости на корню, века стояла без гниения, превращая свою древесину в неподвластный времени материал. В самые лютые морозы, при вымораживании, дом только «переминается с ногу на ногу» и поскрипывает, как избушка на курьих ножках. Внизу отгорожены клети для скотины, сена и прочих запасов. Посередине, сквозь первый этаж, можно проехать на телеге, т.к. есть специальные ворота. Это удобно: привез сено, заехал под дом, выгрузил на место и поехал дальше. Люди живут на втором этаже. Огромная, сложенная из камня, русская печь покоится на двух многовековых бревнах, укрепленных в срубе. В печи можно париться. Туалет приделан сбоку, на высоте, как большой скворечник. В таком доме и 5-6 метров снега не страшно. Из него зимой почти не выходят, а на лыжи можно и из окна холодной половины вылезти. Этакая крепость, способная выдержать без потерь, и даже с детской прибылью, полугодовую осаду свирепых войск Снежной королевы. Колодцев нигде нет – летом чистая вода из озера, зимой снег.
Однако, температура -3, сильный ветер и снег, волна, прибой. Над свинцовыми волнами очень низко бегут свинцовые облака. Кажется, что быстрые тучи и тяжелые волны готовы сцепиться. От сырости и мокроты негде спрятаться. Но готовимся форсировать. По опыту знаю, что если отпуск плохо начинается, то хорошо проходит. Главное выдержать начало. Доктор Айболит в одноименном фильме пел «Это очень хорошо, что пока нам плохо». Мои рыбаки уже наловили мелкого окуня, грамм по 200-300, а я прямо из палатки настрелял любопытных соек. Завтракаем двойной ухой на бульоне из соек. Для начала терпимо.

На озере от холода полихлорвиниловые внутренние баллоны катамаранов начали трескаться и пропускать воздух, но мы успели доплыть до середины озера и высадились на острове. В теплую погоду этим баллонам цены нет, воздух практически не теряют, а тут такая неожиданность. «Сидит на скалах неудачник, словно дачник», клеит микротрещины. Работе страшно мешает всепроникающая сырость.

Я сделал из можжевельника 60-ти сантиметровый спиннинг и мы на дорожку наловили много окуней от 0.8-ми до 3-х килограммов весом. Много. Наелись до отвала сугубо жареной печенкой и со свежими силами догребли до поселка. Устроились в брошенном северном доме, вместе с приезжими питерскими рыбаками, у которых кончался отпуск. Жарко натоплена каменная печь, но наш Сергей серьезно простыл, придется отправить его с ними в Санкт-Петербург. В отряде первые, но надеюсь последние, потери.

На рассвете я с Валерой, которого все звали Боцман, за крутой характер, огромный вес, медвежью силу, ловкость и умение всегда преодолевать любые трудности, отправились искать сухопутную дорогу на озеро Ушково в брошенный поселок Ушково. Катамараны при таком холоде доверия не внушали и от идеи сплава по реке пришлось отказаться. Александр пошел искать почту и за околицей обнаружил несколько стай пасущихся диких гусей, которых вначале принял да домашних, т.к. они подпустили его на 5 метров. А наши поиски затянулись аж на 19 часов непрерывной быстрой ходьбы по старым лесовозным дорогам и болотам, спросить дорогу было просто не у кого. Вернулись мы только в 3 часа ночи. Боцман стер ступни до мяса (тяжелый черт), а у меня примерно на 90-м километре кончилась смазка в коленях и они начали громко скрипеть и сильно болеть (возраст то 56 лет). Так и домучили наш путь на одной силе воли. Я устроился на полу у печки, а утром чуть не стал заикой, когда над собой увидел знакомое лицо негра. Оказывается, Александр днем выиграл международный спор по поеданию пяти ведер подосиновиков, которых вокруг дома было без счета, и полез спать на печь. Обиженные проигрышем питерцы, не закрыли дверцу вьюшку и плеснули в раскаленный под стакан воды. Вот вся сажа и вылетела облаком из верхней дверцы и осела на его лице. Ну, блин, дают шутники!

Вернулись мы не с пустыми руками, а с разведанной дорогой, присмотренным и согласованным с аборигенами, брошенным, но крепким северным домом 9х16м на самом берегу озера и десятком косачей в рюкзаках. На пригорке, посреди лесовозной дороги лежали большие камни. Из-за одного из них выглядывала знакомая краснобровая и бородатая, дежурная голова со злым глазом. После моего выстрела тетерева стали взлетать, но не все сразу, а группами. Быстро сбил еще 6 штук, помог эжектор. Даже ствол стал очень горячим. И на деревьях они еще трижды подпустили на выстрел. По дороге еще часто встречались рябчики, дважды близко взлетал глухарь, но сил уже не было нести, да и из патронов остались только две пули. Судя по всему, в запас стрелять здесь не надо, только то, что сегодня съедим.
Пока мои други собирались, я сбегал за обнаруженными вчера гусями. Катамараны, палатки, лишние весла, спасжилеты, каски и прочее барахло предназначенное для сплава оставляем на хранение в деревне. Я и отмытый до блеска Сашка, на байдарке, по реке, перевозим вещи и значительно потяжелевшие запасы пищи. Бедный Боцман, на стертых на нет ногах, но налегке, поведет остальных через болота по «суше» 40 километров. Их задача принести к «нашему двухэтажному коттеджу», стоящему на береговой пустоши далеко от леса, побольше дров на первую ночь.
Вымокли мы с Александром полностью. Целый день проводили перегруженную байдарку через множество мелководных перекатов, проваливались с головой между огромными скользкими валунами. Сверху морозец, мокрый снег, дождь. А когда вышли на озеро Ушково, нас добил сильный встречный пронизывающий ветер и залепляющий глаза снег. В доме без окон ветер тоже чуствовал себя полным хозяином и не собирался ложиться спать на ночь. Гудел, стучал, выл, гнал в спальник лютый холод.
Утром мы продолжили борьбу за выживание до полной победы. Зашили окна полиэтиленом от палаточных тентов.

На расположенном напротив нашего дома острове напилили сухостойных сосен на месяц, покололи, сложили на первом этаже. Хорошо вытопили печь. Приготовили в ней гусей и тетеревов фаршированных мятой брусникой с чесноком. Нажарили окуней, пойманных еще на Кивятозере. Привели в порядок кровати. По очереди попарились в печи, помылись в озере. И, наконец, осоловевшие от тепла и уюта, сели праздновать новоселье и строить дальнейшие планы. «Теперь очень хорошо и совсем не плохо». Зачем нам Гаити – нас и здесь не плохо кормят. На пляж, в ресторан или боулинг, знакомиться с женщинами, не пойдем. Пиво пить и на футбол – тоже не пойдем. В «Силичи» не поедем. Далеко идти, да и надоело. Зомби-ящик смотреть не будем. Пойдем лучше в школу.

Все наши первые удачи при добывании пищи носили случайный характер. Теперь предстояло учиться. Еще дома я поставил себе цель – рябчики. Нигде нет таких условий для жизни и питания боровой дичи, как в Карелии. Уважаемая и обожаемая этими птицами, очень крупная брусника не дает присесть в лесу. Везде испачкаешь об нее штаны. Уходит под снег. Весной ее опять можно собирать до жары. Хватает и другой пищи. Достаточно мягкий климат и разнообразие биотопов обеспечивают хорошее выживание птиц зимой, но, в отличии от Белоруссии, не дает расплодиться енотовидной собаке. Мало людей и, следовательно, нет котов. Поэтому северная Карелия – это рай для охотника на глухарей, тетеревов и, самых вкусных среди боровой дичи, рябчиков. Но глухари и тетерева – это отдельная тема.

После нескольких дней самообучения, я стал регулярно приносить необходимое для питания нашей команды количество рябчиков. Каждый день и при любой погоде. Ну и конечно, нужно было угостить единственного коренного обитателя деревни, карела, Ивана Стафеевича Куккамарегкуева и его жену. Этот удивительный человек, проживший всю свою долгую жизнь на этом берегу, поразил нас удивительно чистым, как вода в его озере, русским языком с огромным словарным запасом. А когда с ним поговорил финн, прибывший в нашу команду из Финляндии, ситуация повторилась для финского языка. Думаю и с карельским языком было бы тоже самое. Исключительно бережное отношение было у Ивана Стафеевича к языковому наследию предков.

Самой интересной оказалась охота с подхода. Быстро двигаясь по старым лесовозным дорогам, которые долго не зарастают на севере, я поднимал рябчиков на крыло парами. Для этого желательно выбирать молодые смешанные или березовые леса. В глухих борах осенью этих птиц мало. Двигаться нужно очень тихо, т.к. слух у этих птиц отменный. Рябчик моногам и к середине сентября стайки молодежи уже разбиваются на пары.

В повадке рябчика при жировке быть настороже, шумно взлететь первым, увлекая за собой самку, и сразу сесть на дерево на 2-3 секунды, оглядеться. Он садится очень близко к стволу дерева, ниже основной кроны, иногда очень низко, прикрывается стволом и наблюдает за охотником. Кто первый взлетел, того и можно стрелять. Главное успеть определить на какую ветку он сел. Хороший способ охоты – подранков нет и самки целы. Рябчик, как и все тетеревиные, тяготеет к грунтовым дорогам, особенно в октябре, т.к. для пищеварения ему нужны гастролиты, которых он не может добыть среди густых брусничников. При подготовке к выпадению снега и переходу на грубые корма в ноябре, вес гастролитов в желудке ему надо удвоить.

Если выстрелить не удается, то самца часто можно подозвать назад. По-моему он еще и территориален. Многие дуралеи быстро забывают про охотника и возвращаются смотреть, что за самозванец свистит в его квартире без прописки. И вот он – агрессивно топает, шурша подсохшим брусничником и разбрасывая опавшие листья, на разборку. Свист самца – два нежных, не громких, растянутых «ТИИУ-ТИИУ». Карельская самка добавляет еще два еле слышимых и очень коротких колена «ТИИУ-ТИИУ.. твить-твить». Подражать им можно и без манка. А вот в Белоруссии свист самца от свиста самки я не отличаю.

Простой совет по приготовлению рябчиков в полевых условиях. Смесь мелко порезанного чеснока с давленной брусникой, солью и специями – в животик тушек. Натереть этой смесью и кожу. Завернуть в фольгу попарно спинками вниз и на 20 минут положить в печь или в угли. Попробуйте!!!

В определенном смысле были разочарованы рыбаки. Не размерами 10-20-ти килограммовых щук, огромных окуней и налимов, а их доступностью и вкусом. Оказывается эта раба здесь считается сорной и идет на корм курицам. После того как Стафеич начал изобильно кормить нас сижками, маленькой ряпушкой и копченой корюшкой, на щуку, окуня и налимью печенку никто уже не смотрел.

Объевшаяся комиссия в составе всей группы разделилась во мнениях пополам. Половина категорически считала, что на рыбалку ходить не надо, а надо непрерывно есть ряпушку и не терять даром времени. Не мудрено, ведь в старину эта поразительно вкусная рыбка шла из Карелии прямо к царскому столу. Оппозиция еще более усилилась, когда к ряпушке мы стали делать соус из протертой брусники.
Для того, чтобы настрелять дюжину птиц приходилось ежедневно делать крюк не более 25-ти километров. В хорошую, не жаркую погоду такие прогулки по безмусорному, безбутылочному, безсигаретному, безлюдному, одетому в яркие цвета осени, золотому лесу, да еще и с трофеями – истинное удовольствие. А погода, когда заметила, что мы ее не боимся, установилась отменная. Куда не глянь – везде буйство красок, великолепие и пышность, пронизанная лучами солнца.
Сами мы таких рыб ловить не могли. Все перешли с озера на пороги, где ловили то, что умели – хариуса и форель. Озерной форели мы не встретили. Кстати, ряпушка и корюшка встречаются и на глубоководном озере Волос Браславской группы, но занесены в Красную книгу РБ.

Раньше Охту заходила красная рыба с Белого моря, но высоченная плотина на кемском пороге Подужемье уничтожила это прекрасное нерестилище. И все равно, места здесь настолько богаты рыбой, что после приезда из отпуска про удочки забывают надолго. Я так полностью и навсегда забыл рыбалку «дома» и не трогаю наших малочисленных рябчиков, тетеревов и глухарей.

Копим деньги-едем в Карелию! Навсегда!

опрометчивое решение, а вот на месяцок бы неплохо было бы.

мечты мечты... можно конечно потратить отпуск, вместо поездки на какой нить турецкий берег, но вот жены с детьми не поймут наверное...